Перейти к контенту
В деревне Великие Турлы появился отшельник. Прямо на окраине леса, сразу за огородами. Земля это почти ничейная. Почему почти? Потому что деревенский глава Михаил Гаврилович, по прозвищу Хозяин, считает, что всё, что никому не принадлежит в Великих Турлах, всё его собственность. В принципе, селяне с этим согласны.
Когда-то здесь находился известный на весь Советский Союз колхоз «Прогресс». Но вот после развала СССР развалился и «Прогресс». Председателем этого колхоза был тот самый Михаил Гаврилович. Он организовал здесь кооператив, скупил за гроши землю, технику и начал работать по- новому. Зарплата у него была небольшая, но стабильная, так что «испытать судьбу» стояла очередь.
С крутым характером был Михаил Гаврилович. Мог и матом наорать и по лицу съездить. Знали все, что если попало, то за дело. Знали и всё равно пили и крали. Так наверно и погибло бы в деревне его великое дело, если б не пришло ему на ум отстроить храм, разрушенный в лихие 30-ые. Нельзя сказать, чтобы очень уж Михаил Гаврилович был религиозен, просто как умный человек он понял, что селянам нужно какое-то бескорыстное дело. То, что не требует больших затрат и отвлекает от выпивки. Была у Михаила Гавриловича очень сильная обида на евреев. И, культивируя в себе желание «отмстить неразумным хазарам», он искал себе союзника в лице русского Православия.
Сказано, сделано. Кто-то отдал свои последние сбережения, кто-то по соседним деревням пошёл с протянутой рукой. В двух километрах от Великих Турлов большая трасса проходила. Ну и поставили сельчане вывеску: «Помогите построить храм». И каждый день, как на охоту, снаряжали они грузовик и ездили подбирать то, что сердобольные дальнобойщики оставляли на обочине. Кто доски бросит, кто кирпичи оставит, кто бочку замороженной рыбы. В хозяйстве всё сгодится.
Когда храм построили, приехал епархиальный архиерей. Освятил храм, посидели, выпили, песни попели. После сытной трапезы осталась на стене храма золотая табличка с благодарностью Михаилу Гавриловичу и архиерейское обещание «прислать кого-нибудь достойного». В храме на свечной ящик посадили бабушку, Надежду Ильинишну. Она с Украины была и поэтому все православные обычаи знала, как куличи готовить и как водку закусывать. Она даже знала несколько очень сильных дедовых молитв. И потянулся в храм народ православный. Трудно сказать, совпадение это или нет, но вот пить в деревне действительно стали меньше и красть, у Михаила Гавриловича, кстати, тоже стали меньше. Расправил тут Хозяин плечи. Построил новую свиноферму, в милицию купил Уазик, библиотеку отремонтировал. И вот, по весне, присылает владыка в деревню священника, отца Леонида. Взглянул на него Михаил Гаврилович и обомлел. На лице у отца Леонида была печать самого беспробудного пьянства. Отец Леонид был тучен, тяжело дышал, из под копны сальных волос выглядывали удивительно умные глаза.
Посмотрел на него Хозяин, что-то хмыкнул себе под нос и пошёл показывать отцу Леониду его «апартаменты» в здании бывшей ветлечебницы.
Вскоре выяснилось, что владыка отправил отца Леонида в Великие Турлы на исправление, то есть в ссылку за пьянство. Это был последний шанс священника, и батюшка как мог боролся. Он мог держаться месяц, а то и больше, а потом уходил в недельный запой. Всё это самым негативным образом сказывалось на деревенских мужиках. Стал Михаил Гаврилович пороги оббивать епархиальной администрации…
«Нет, — сказал владыка, — у меня для вас «златоустов» нет. Время такое. Сам знаешь».
Гаврилыч на самом деле знал. Жидомасоны кругом. Видимо теперь и в церкви. Взялся Гаврилыч за отца Леонида по- настоящему. И беседовал с ним, и бил его пьяного, а потом отвёз в город и закодировал.
Продержался отец Леонид полгода и снова запил. На третий день его запоя принесла нелёгкая супругов Петровых крестить младенца по имени Василий.
Отец Леонид долго путался в словах молитв и очень смешно крестился и кланялся. Было ощущение, что пол в храме, это магнит, с которым священнику приходится бороться. И, наконец, пол победил. Батюшка опрокинул бак, который использовался в качестве купели для крещения, и рухнул в лужу разогретой для крещения святой воды. Затем он поднялся и, сделав вид, что ничего необычного не произошло, зачерпнул кропилом с пола святой воды и стал кропить кропилом младенца со словами: «Крещается этот, как его?… Василий, во имя Отца и Сына, аминь, и Святого Духа, аминь».
В этот момент мать, которая долго смотрела на всё это как на клоунаду, взорвалась: «Да что же это такое? В кои-то веке я пришла в православный храм, и то не могут нормально обслужить». И, выхватив у тракториста Андрея (который был крёстным родителем ребёнка) своё дитя, выбежала из храма.
… А через три дня ребёнок умер. Вот горе-то. Мать места себе не находит. То себя проклинает, что из храма-то выбежала, то священника ругает, что её спровоцировал на скандал, то мужа распекает, что привёз её «в это Богом забытое место».
И тут кто-то вспоминает про отшельника на опушке леса.
Бегут Петровы с телом младенца к лесу, а за ними и все соседские бабы. Прибегают и видят: стоит шалаш, а возле него горит костёр. Да где же он? – Строго крякнула Надежда Ильинична. «Да вот он!» — отвечает кто-то из соседей. И действительно из оврага с охапкой дров медленно выбирается мужчина средних лет. Правильные черты лица, небольшая борода, длинные волосы. Он молча берёт младенца и уходит с ним в шалаш. Что он там с ним делал неизвестно, но только через четверть часа из шалаша раздался, как победный салют, плач ребёнка. Вот это да! – сказал Петров старший… Его жена хотела броситься к шалашу, но её удержали. «Подожди, не мешай, а то опять сиганёшь с ребёнком куда-нибудь прежде времени». Через несколько минут отшельник вышел. Лицо его было усталым. В руках его находился живой мальчик. Отшельник с ребёнком в руках пошёл прочь от толпы, вниз по склону холма в сторону реки. Все с интересом отправились за ним. На берегу реки Турлянки народ остановился. Отшельник зашёл по пояс в реку и трижды окунул в неё младенца, затем вышел на берег, посадил младенца на песок и, возложив руки ему на голову, прочитал, видимо, какую-то молитву. Потом он поднялся к матери и вручил ей её живое дитя…
После этого случая стали турлинцы ходить к отшельнику на опушку леса.
У кого корова потерялась, надо бы найти. Кто приходил к отшельнику читать свои стихи. Кто-то не знал, как девку сосватать. Пришла и Надежда Ильинична. Сказала, что у неё есть сын, Владимир, парень хороший, но безвольный. Приворожила его одна стерва по имени Пелагея. Девка красивая, но лентяйка. Так вот, — закончила Надежда Ильинична, — она теперь на меня порчу наслала. Из-за неё я теперь болею».
Отшельник никогда никому ничего не отвечал, только, бывает, вздохнёт тяжко и пойдёт по своим делам. Вскоре турлинцы поняли, что отшельник ничего не берёт и ни с кем не разговаривает и затаили обиду.
А однажды утром приехал на своём джипе к шалашу отшельника Михаил Гаврилович. Вытащил из багажника большой арбуз и гроздь винограда. Положил свои дары Хозяин у входа в шалаш и говорит:
«Я слышал про тебя, что ты великий чудотворец! Послушай, Коперфильд! А слабо тебе мне тоже какое-нибудь чудо показать? Ага, молчишь. Я понимаю, ты умного из себя изображаешь. А если ты такой умный, может быть объяснишь мне, почему жиды кругом благоденствуют, а наши попы бухают? А? Куда Он твой Бог смотрит? Мы ему не интересны, да? Да ничего ты не знаешь… Сделал себе пиар, дал нам дуракам надежду, чтоб посмеяться над нами. Да если б ты мог воскресить пацана, ты бы уже давным-давно решил все наши проблемы, ведь это же намного легче, чем воскрешать мёртвых. Я знаю, многие цари умели быть щедрыми и справедливыми, но они не могли воскрешать мёртвых. Если ты на самом деле от Бога, почему ты прямо об этом не скажешь? Ты же знаешь, что тогда мы носили бы тебя на руках и поклонялись бы тебе как Богу, но ты не делаешь этого, потому что ты не умеешь воскрешать мёртвых. Все это чудо — бред истерички, массовый гипноз. Мальчик ведь просто уснул, и ты его разбудил, правда? Отшельник молчал.
Молчишь?! Правильно делаешь. Послушай, «волшебник». Я с тобой в молчанку играть не буду. Или ты завтра утром придёшь на службу в храм и покажешь нам какое-нибудь пусть даже совсем небольшое чудо или я закрываю храм к чёртовой матери и никакой Иегова-Бог вам с отцом Леонидом не поможет». После этих слов Михаил Гаврилович прыгнул в машину и был таков.
Наступило утро. Литургия должна уже через 15 минут начаться, а отца Леонида всё ещё не было. Где он этот поп? – ворчал Михаил Гаврилович, а сам думал про отшельника.
Надежда Ильинична, как бы читая его мысли, как- то радостно проговорила: «А отшельник-то ентов, шалашный кажись сектант».
— Да с чего это ты решила?
— Да с того, что в храм он наш не ходит и благословение у батюшки не берёт. Да и где это видано, чтобы кто-то после попа перекрещивал? И что это за крещение такое погружением – отродясь не видывала?
«Ну, может и вправду сектант», пробурчал себе под нос Хозяин, и эта мысль ему весьма понравилась.
«Ой, что за времена настали, — запричитала Надежда, — ни в баню по четвергам не ходють, ни котлет на поминки приготовить не умеют. Никакого христианьства не осталось в людях».
«Да нет, видимо не сектант» — Включился в разговор тракторист Андрей, показывая пальцем на приближающегося к храму мужчину.
Отшельник зашёл в храм и встал в притворе.
Все разговоры стихли, слышен был только треск свечей.
«Шелом» — спокойно, но уверенно сказал отшельник.
Что он сказал? – Спросил Михаил Гаврилович.
Отшельник улыбался.
«Кажется он сказал «Шелом»,- ответил тракторист Андрей.
«Да ты что, жид, — прошипел сквозь зубы Хозяин, — в православный храм пришёл над нами смеяться? Выкиньте его отсюдова!» И тут же дюжина крепких мужских и женских рук подхватила отшельника и швырнула его на паперть. Кто-то первым ударил его по лицу, и полилась кровь. Из церкви выбежали другие прихожане и со смехом стали бить его ногами. Бил и смеялся и тракторист-Андрей. Потому что «король оказался голым».
— Подумать только, мы ему чуть было не доверили нашу жизнь, а он просто бродяга только и всего.
Кто-то из прихожан с интересом наблюдал за неожиданным развлечением, а церковный сторож Архип очень осторожно стал заступаться за отшельника: «Что ж вы делаете, люди! Это зачем же вы на святом месте- то устроили побоище? Ну, надо вам кого-то побить, идите через дорогу и там бейте!»
«Слушай, дед, уйди, — сказала ему одна сердобольная прихожанка, — а то и тебе достанется, всё равно ты их не остановишь».
Хоть и тише, но дед по прежнему причитал, пока мужики не затащили тело избитого отшельника в кузов и не уехали.
«Зря мы наверно так…- Сказала Надежда Ильинична,- он нам ведь ничего плохого не сделал».
Но тут к храму подъехал отец Леонид.
Что у вас тут произошло? – спросил он, рассматривая хмурые лица прихожан и кровь на паперти. Хромая, к батюшке подошёл дед Архип и стал шептать ему на ухо, показывая пальцем на Михаила Гавриловича.
«Знаешь, Гаврилыч, — исподлобья сказал священник, — тебе бы в мрачное средневековье, истопником. Ведьм бы сжигал, колдунов всяких, а быть барином это не твоё.
— Да у меня здесь всё моё! И деревня моя и дом, в котором ты живёшь, и храм в котором ты служишь.
— Нет, храм не твой, он Божий, а ты в него даже не ходишь.
— А мне и не надо в него ходить в отличие от вас ублюдков, воров и пьяниц.
У меня бог в душе. Знаешь что это такое, поп?
— Что?
— Ага, не знаешь! (Обрадовался Гаврилыч) Это когда совесть твоя чиста! Только вы подонки в неё мне гадите.
«Вот и спроси своего бога, который у тебя в душе, почему вокруг тебя так много подонков и почему в импортной сантехнике твоей совести так нагажено», — Резко отчеканил отец Леонид.
Михаил Гаврилович скривил личину, чтобы изрыгнуть что-то ядовитое и не смог. Язык больше не подчинялся ему. Он только замычал нечто и бросил на отца Леонида испепеляющий взгляд.
Священник прыгнул в машину и кинулся в погоню за грузовиком.
Водил священник хорошо. Когда-то служил водителем в Чечне. Там попал в плен. Там всем, кто снимали крестики, оставляли жизнь. Снял и Леонид. А один мальчишка не снял. Его били сильно, а потом на глазах у всех военнопленных жестоко убили. И тогда Леонид подумал: что же есть у этого парня такого, за что он готов был претерпеть даже пытки и смерть? И вот Леонид решил, что если вернётся домой живым, посвятит себя Богу. Вернулся, поступил в семинарию, стал священником. А того парня, которого он не защитил в Чечне, он вспоминал каждый день, потому и пил.
Грузовик он встретил, когда тот уже возвращался назад.
— Где вы бросили его?
— На трассе, возле вывески «Помогите построить храм»!
Приехал на это место батюшка и никого не застал. Сел отец Леонид под знаком и заплакал. И с тех пор он больше никогда не пил.
P. S. Вернулся как-то тракторист Андрей с работы домой. Ставит ему жена Авдотья Петровна борщ на стол и спрашивает: «Что ж ты хмурый-то такой, Андрей, аль на работе чё случилось?»
— Авдотья, а ты ведь крещённая?
— Конечно крещённая, у нас сейчас любой дурак покреститься может, если только он, конечно, не хачик какой-то! А зачем тебе это?
— А что нужно для крещения?
— Да ничего особо не надо. Я в девяностые годы крестилась, в городском кафедральном соборе… Пришла на кассу, деньги заплатила, там же купила полотенце и крестик. Выдали талон на крещение, ну по нему и покрестили. А соседку нашу Фатиму Фазидовну бесплатно крестили. Она свечку в храм пошла ставить, глядь а там очередь, ну и встала по советской привычке. А это оказалась очередь к купели. Так то… А в соседней деревне поп вообще молодец. Он заочное крещение придумал.
— Как это заочное?
— Да так, крещение без самого крещающегося. Типа заочного отпевания, только здесь крещение. Здесь сам крещающийся не нужен, за него только крестильную рубашку в воде мочат, а потом крёстный на крестника эту рубаху одевает. Так у энтого попа теперь по сто крещений в день… Во что значит забота о людях! А ты что, креститься собрался? Ты ж крещённый! И у Петровых крёстным был…
— Да я теперь и не знаю крещённый ли я?
— Вот тоже… мне бы твои проблемы. Сходи вон к отцу Леониду, бутылку самогонки принеси, он тебя ещё три раза окрестит и в губы расцалует…
— Послушай, Авдотья, а тебе крещение что-нибудь дало?
— Хм, не знаю, ну раз я русская, значит должна быть православной. А так… Нет, ну я согласна, что где-то что-то есть. То ли карма, то ли аура какая-то. Мне кажется, что главное, чтоб вера была у тебя вот здесь, в сердце… Да что с тобой сегодня? Чего это тебя на лирику потянуло?
— Вот, думаю я всё про этого отшельника.
— Да сдался он тебе этот лох?
— М –да, какой странный человек. Он так печально на нас смотрел и ни слова не сказал в своё оправдание. А ты бы видела его руки и ноги. Там такие раны, словно туда гвозди вбивали…
